Александр Суворов «Помилуй Бог, мы русские!»

     

     

В 1800 году 6 мая по старому стилю, 19-го — по новому, тихо отошел ко Господу великий русский полководец Александр Васильевич Суворов. Его полная опасностей, скорбей и трудностей жизнь окончилась в день памяти Иова многострадального.

Интересно отметить, что с днем памяти этого святого связано и еще одно знаменательное событие — последний всероссийский император Николай II, ныне причисленный к лику святых, родился 6 (19) мая 1868 года.

Этих столь разных, живших в столь отличные исторические эпохи людей, соединяет и глубокая вера, и горячая, жертвенная любовь к Родине, и духовное подобие великому ветхозаветному праведнику, который и в дни благоденствия, и в дни тяжких скорбей не погрешил против Бога.

В нашей статье мы попытаемся дать набросок нравственного портрета Александра Васильевича, опираясь в основном на его высказывания, письма и приказы, сохраняя орфографию оригинала.

Суворов — одно это славное имя способно вселить бодрость и поднять дух человека, который его произносит. Оно, это имя, ассоциируется с доблестью, с победой, со славой русского оружия и русского государства. И доблесть, и победы, и высокие образцы мужества мы можем встретить и в истории других эпох, народов и государств. Но хотелось остановиться на тех особенностях характерных именно для русского воинства, которые коренятся в своеобразии русского Православия. Это своеобразие проявилось уже на самой заре русской истории.

После смерти святого равноапостольного великого князя Владимира, крестившего Русь, киевский престол захватил, не имея на это прав, его сын Святополк. Князя Бориса, законного наследника, в это время не было в Киеве, потому что он готовился идти в поход против печенегов. Он обладал и правом, и властью и вооруженной силой, чтобы занять великокняжеский престол, но он не употребил ни того, ни другого, ни третьего, и распустил свою дружину, потому что не мог и не хотел обращать свое оружие против соотечественников, участвовать в братоубийственной усобице. Так же поступил и его младший брат князь Глеб, и оба они были убиты по приказу Святополка, прозванного окаянным. Кара вскоре настигла братоубийцу: он был согнан с престола, потерпел поражение, от расстройства заболел и всеми покинутый умер в мучениях.

Народ понял и оценил подвиг самоотвержения князей - страстотерпцев Бориса и Глеба, которые были причислены к лику святых, став первыми русскими святыми. Прошло немногим более двух веков. В то время Русь была теснима и с востока и с запада и трудно сказать, какой враг был опаснее: дикая степь, или культурная, считающая себя христианской католическая Европа. Суздаль, Владимир, Киев, и десятки других русских городов лежали в развалинах, разрушенные и разоренные татарским погромом. В это время, пользуясь ослаблением Руси, с запада на нее двинулось крестоносное войско шведов, которые рассчитывали на то, что им сможет противостоять только небольшая новгородская дружина.

Однако князь Александр, бывший тогда новгородским князем, мог опираться не только на храбрость и мужество немногочисленных новгородских дружинников, не только на свое высокое воинское искусство. Он противопоставил врагу и еще одно: свою веру в Бога и в Его всемогущую помощь. “Не в силе Бог, а в правде”, — с этими словами повел князь Александр своих воинов на невскую битву. И его вера не была посрамлена. В ночь перед сражением воину, стоявшему на страже, явилось видение. Он увидел в плывущей по реке ладье двух князей, один из которых сказал другому: “Брат Глеб, вели грести, чтобы помочь нашему родственнику Александру”.

Произошла решительная битва, шведы были разгромлены, причем помощь Божия была явлена и видимым образом: на противоположном берегу реки, где не было русских воинов, среди шведов началась паника, и они сами уничтожали друг друга. Вот это стояние за правду, вера в помощь Божию, самоотверженное, бескорыстное служение своему народу являются наиболее характерными нравственными чертами русского православного воинства.

Конечно, и в русской истории были и междоусобные войны, были и проявления жестокости и несправедливости, даже преступления, но как говорил Ф. М. Достоевский, о народе следует судить не по тем глубинам, до которых он опустился, а по тем вершинам, которых он достиг. В русском народе идеалы воинского служения всегда были очень высоки, потому так много святых среди русских князей — воинов. Наследником этих идеалов глубоко их осознавшим и воплотившим в жизнь был великий русский полководец А. В. Суворов.

Прежде всего, отметим его глубокую, церковную веру, на которую он опирался и которая определяла его поступки в самые критические моменты его жизни. Первого октября 1787 года во время русско — турецкой войны произошло знаменитое сражение на Кинбурнской косе. Турки успели к этому времени хорошо изучить своего противника и выбрали этот день не случайно: первого октября по старому стилю, четырнадцатого — по новому празднуется Покров Божией Матери. Этот праздник издревле благоговейно и торжественно почитался на Руси. Пользуясь тем, что Суворов и воины его небольшого отряда находились в храме на божественной Литургии, турки смогли беспрепятственно высадить десант, который многократно превосходил по численности силы, которыми командовал Суворов.

Ему неоднократно докладывали о высадке вражеского десанта, но он не предпринимал никаких действий, пока не была окончена Литургия, и не был отслужен молебен о победе. Сражение, окончившееся полным поражением турок, было ожесточенным и кровопролитным и длилось до глубокой ночи. Сам Суворов был дважды ранен и едва не попал в плен.

Вот с каким тонким чувством юмора он написал об этом своей дочери Наталии: “У нас все были драки сильнее, чем вы деретесь за волосы; а как вправду потанцевали, то я балу вышел — в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов через восемь отпустили с театру”… В одном из писем он пишет о том, что “в день сражения или похода размеряет он все предлежащее, берет все нужные меры, и вручает себя совершенно промыслу Вышнего”. Чувство своей глубокой веры в Бога, твердое упование на Его близость, Суворов передавал и своим солдатам:

“Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! от Него победа. Чудо богатыри, Бог нас водит, Он нам генерал.” Суворов постоянно учился и у знаменитых полководцев древности, и у своих современников. Он “военное счастье покорял себе быстротою Цезаря, который и средь бела дня умел своих неприятелей уловлять и окружать и нападал на них когда и где хотел”. Но не только быстроте, но и краткости Цезаря подражал и даже превосходил ее Суворов. Известно донесение Цезаря Сенату о победе: ”Veni, vedi, vici — пришел, увидел, победил”. Когда под Фокшанами семнадцати тысячам австрийских солдат противостояло более восмидесяти тысяч турецких, то Суворов в ответ на просьбу австрийского генерала Кобурга о помощи ответил одним словом: “Иду”.

По размытым дождем дорогам, форсируя разлившиеся реки, суворовские чудо — богатыри прошли сто верст за двое с половиной суток. Стремительность марша была столь велика, что турки не могли поверить, что появились русские. Турецкие силы были рассредоточены, что позволяло их бить по частям. Кобург колебался, так как у союзников было всего двадцать пять тысяч человек, из них восемь тысяч русских. Тогда Суворов заявил, что он атакует один. Честь австрийского оружия была задета, и Кобург решился. Скрытный марш на сближение, внезапность и неотразимость ударов русских войск, принявших на себя самую трудную задачу принесли полную победу. Суворов несомненно обладал пророческим даром.

За шестнадцать лет до Отечественной войны 1812 года он писал: “Нет, а принятца за корень, бить французов. От них она (война авт.) родитца, когда они будут в Польше, тогда они будут тысяч 200 — 300. Варшавою дали хлыст в руки Прусскому Королю, у него тысяч 100. Сочтите турков (благодать Божия со Швециею); России выходит иметь до полумиллиона”. Удивительно, что не только численность войск, но и расстановка сил предсказана совершенно верно. Польша и Пруссия действительно выступили на стороне наполеоновской Франции, Швеция сохранила нейтралитет.

Суворов не мог только предположить, что Турция будет настолько ослаблена, что не примет участие в войне, а союзная Австрия изменит и станет на сторону французов.

Суворов обладал и другим очень редким даром: видеть сильные стороны и восхищаться достоинствами своих настоящих или возможных противников. Вот блестящая характеристика, которую он дал Наполеону: “О как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо — богатырь, он колдун! Он побеждает и природу и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско свое затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось что неприятель только тогда замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пьемонтцев. О, как он шагает! Лишь только он вступил на путь военачальства, как уж он разрубил Гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома непреодолимая сила натиска — более не надобно. Сопротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный совет в голове. В действиях свободен он, как воздух, которым он дышит; он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей! Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет”.

В этой характеристике ярко проявляются черты не только Наполеона, но и самого Суворова — и умение проникать в суть вещей, и необычайная душевная щедрость, великодушие, не говоря уже о его совершенно самобытном, оригинальном, стремительном литературном стиле.

Необходимо вновь отметить пророческий дар Суворова: он смог предсказать судьбу Наполеона, который изменил “единству мысли и бросился в вихрь политический”, оплатив свое падение миллионами человеческих жизней.

При всей своей широте и душевной щедрости, Суворов был совершенно нетерпим к любым нарушениям воинского долга. В итальянском походе австрийская пехота отстала, генерал Мелас объяснял это плохой погодой.

Суворов отправил ему письмо такого содержания: “До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода. Переход был сделан на службе могущественному монарху. За хорошею погодой гоняются женщины, щеголи да ленивцы. Большой говорун, который жалуется на службу, будет, как эгоист, отрешен от должности… Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов; всякий честный офицер должен жертвовать собой для этой цели. Ни в какой армии нельзя терпеть таких, которые умничают. Глазомер, быстрота, натиск! — этого будет довольно!”

Мы живем в постхристианскую эпоху, когда кажется, что жестокость просто разлита в воздухе, а слово “милосердие” только — только вновь входит в наш лексикон. Во времена Суворова бой был рукопашным, казалось бы, более жестоким, чем когда противники не видят друг друга, но тогда люди не ожесточались. Почему? Об этом, то есть о сохранении души солдата от ожесточения, конечно много думал Александр Васильевич.

Вот что мы можем почерпнуть из его знаменитой “Науки побеждать”.

Враг прикладывает “фитиль на картечь, бросься на картечь:
летит сверх головы, пушки твои, люди твои,
вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду!
Они такие ж люди: грех напрасно убить.
Умирай за дом Богородицы, за Матушку, за Пресветлейший дом. Церковь Бога молит.
Кто остался жив, тому честь и слава!
Обывателя не обижай, он нас кормит и поит; солдат не разбойник”.

Наряду с продолженным действием “вали, гони, коли”, глагол “убить” стоит в совершенной форме. Если враг положил оружие, он уже не враг и просто грешно, преступно “напрасно убить” такого же человека, как и ты. “Солдат не разбойник”, нельзя из чувства злобы или мести убить, даже одного, безоружного человека. Суворов “милость к падшим призывал” задолго до Пушкина.

Вот выдержки из приказа, отданного А. В. Суворовым перед штурмом предместья Варшавы — Праги:
“Его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов приказал: взять штурмом прагский ретрашамент. И для того: Охотники (добровольцы — авт.) со своими начальниками станут впереди команды. Когда пойдем, воинам идти в тишине, не говорить ни слова, не стрелять. Подошли ко рву, — ни секунды не медля, бросай в него фашинник, опускайся в него и ставь к валу лестницы. Коротка лестница? штык в вал, — лезь по нем, другой, третий. Товарищ товарища обороняй! Стрельбой не заниматься, без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют, — Царство Небесное, живым — слава! слава! слава!”

Нам, далеким потомкам суворовских — чудо богатырей, отрадно и, возможно, неожиданно услышать, что “работать быстро, скоро, храбро” это значит — работать “по-русски”.

Обращает на себя внимание то, с какой заботой и постоянством Суворов оберегает души своих солдат от ожесточения, призывая их милосердию и благородству, к христианскому отношению как к вражеским солдатам, так и к мирному населению. Такое отношение к нравственному облику солдата, по-видимому, характерно исключительно для русской армии.

Вот для сравнения приказ, отданный германской кайзером Вильгельмом II 27 июля 1900 года карательному отряду в Китае: “Солдаты, при встрече с врагом побеждайте! Никому не давайте пощады, не берите пленных! Будьте беспощадны ко всем, кто попадет в ваши руки! Пусть боятся немецкого имени, как некогда боялись имени Атиллы!”

Напоминая о временах Атиллы, кайзер призывает своих солдат отомстить китайцам — отдаленным потомкам гуннов за тот страх и за то поражение, которые более полутора тысяч лет назад германские племена потерпели от возглавляемых Атиллой гуннских орд. Отметим, что этот приказ был отдан задолго до прихода к власти фашистов и Второй мировой войны, потрясшей весь мир жестокостью германской армии и германского народа.

Хорошо известно, что отношения Суворова с императором Павлом не были простыми, однако эта проблема часто рассматривается предвзято и упрощено. И в исторической науке, и в широком общественном мнении прочно утвердился расхожий стереотип об императоре Павле как о недалеком, неумном, жестоком, сумасбродном правителе. Это представление в корне неверно. Мы не можем в рамках нашей статьи обсуждать этот вопрос, отметим лишь, что император Павел был незаурядной, сильной, сложной и трагической личностью, по достоинству не оцененной историей. Он был вспыльчив, неуравновешен, но добр, по-рыцарски великодушен и по-детски доверчив. Его несчастьем было то, что он был окружен, а лучше сказать опутан, опытными в плетении интриг, лукавыми царедворцами, которые, в конце концов, его и погубили, оклеветав и перед современниками, и перед потомками. Эти силы и способствовали ссоре императора с Суворовым.

Несмотря на то, что сам Суворов хорошо понимал, что его место на поле боя в пылу сражения, а не “в вихре политическом”, он был втянут в интригу, результатом которой и явилась его ссылка в село Кончанское. Суворов, сознавая свои ошибки, с христианским смирением обратился к императору: “… прошу позволить мне отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, милосердный Государь. Повергаю себя к освященнейшим стопам Вашего Императорского Величества”. Подписано это характерное письмо не так, как этого требовал этикет: “Всемилостивый Государь! Вашего Императорского Величества всеподданейший”, а совсем необычно: “Всеподданейший богомолец Божий раб Граф Александр Суворов-Рымникский.” Император Павел ответил не сразу, а тогда когда сложились условия для достойного ответа.

Россия готовилась в союзе с Австрийской империей вступить в войну с революционной атеистической Францией. Требовался полководец, способный возглавить объединенные войска. Все взоры были обращены в сторону Суворова. Император обратился к нему с письмом: ”Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться, виноватого Бог простит. Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а Ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы Вашей времени, а у меня удовольствия Вас видеть”. Это письмо красноречиво говорит о великодушии императора Павла: способность признавать свои ошибки есть признак величия души. “Виноватого Бог простит” — Самодержец только так мог просить прощения у своего подданного. Великий полководец, забыв все обиды, ответил в присущей ему стремительной краткой манере: “Тотчас упаду к стопам Вашего Императорского Величества”.

Русская армия, блестяще завершив Итальянскую кампанию, вступила на землю Швейцарии, значительная часть которой приходится на Альпы. Суворов, также как и его солдаты, впервые в жизни попал в горы. Ни сам полководец, ни его армия не имели опыта войны в горах. Русской армии противостояли французские альпийские стрелки, полностью оснащенные и обученные для ведения горной войны. Цветущие долины сменяются теснинами, окруженными высокими непроходимыми горами, перевалы на высоте более двух тысяч метров, крутые подъемы…

Сама природа, казалось бы, препятствует усилиям человека. Кроме того, по окончании Итальянской кампании армия испытывала недостаток в подкреплениях и боеприпасах. Все это многократно умножалось активными действиями опытного врага, чье сопротивление возрастало благодаря несвоевременным, неумелым, или злонамеренным действиям союзников – австрийцев, на чью верность, как оказалось, нельзя было полагаться. Французская армия, грабившая и унижавшая местное население, полностью лишала себя его поддержки. Талейран, министр иностранных дел Франции, говорил, что штыки – это хорошая вещь, которая позволяет делать все, но обладает существенным недостатком – на них нельзя сидеть.

Русская армия осознавала свое служение как миссию, как проповедь Православного христианства народам, страдавшим под игом безбожной власти. Российское христолюбивое воинство – воинство, возлюбившее Христа, и Христом возлюбленное, приобретало любовь и получало помощь местных жителей, которые власть, основанная на насилии, приобрести не может. Слава о доблести и человеколюбии Суворова и его солдат бежала впереди русской армии. Суворов свободно общался со швейцарцами на их родном языке, обладал необыкновенной способностью расположить к себе любого человека, независимо от его социального положения, возраста, образования, веры, национальности.

Швейцарцы приняли А. В. Суворова и русскую армию, как своих освободителей и помогали, чем могли. Постоянная, напряженная работа над собой, потрясающая способность воспринимать и усваивать новое, предвидение, способность предугадывать развитие событий, зрительно представлять себе места будущих сражений, а также способность найти выход из безнадежного положения, в которые ставили его не только умение и храбрость противника, но и неверность союзников, отличали Суворова.

Но самое главное, что венчало его военный гений – это искренняя любовь и бережное отношение к солдатам. Его забота о них ясно проявляется в данных Суворовым правилах ведения военных действий в горах, которые он составил в начале сентября 1799 года непосредственно перед Швейцарской кампанией: «Для овладения горою, неприятелем занимаемою, должно соразмерно ширине оной, взводом ли, ротою, или и более рассыпясь, лезть на вершину; — прочие же баталионы во сте шагах следуют; а в кривизнах гор, где неприятельские выстрелы не вредны, можно отдохнуть, и потом снова идти вперед. Одною стрельбою никаким возвышением овладеть не можно, ибо стоящий на оном неприятель весьма мало вредим.

Выстрелы большею частию на вышину или не дoxoдят, или перелетают через; напротив же того с вышины в низ стрельба гораздо цельнее, и для того стараться как наискорее достигнуть вершины, дабы не находиться долго под выстрелами и тем бы менее быть вредиму. Само по себе разумеется, что не нужно на гору фронтом всходить, когда боковыми сторонами оную обойти можно. Если неприятель умедлит овладеть возвышениями гор, то должно на оные поспешно взлезать и на неприятеля сверху штыками и выстрелами действовать».

…Попасть на знаменитый «Чертов мост», перекинутый через реку Ройса, протекающую в ущелье, окруженном высокими скалами, можно только через узкий тоннель «Унгер Лох» длиной 80 метров. У выхода из тоннеля генерал Лекурб распорядился поставить пушку, заряженную картечью, тем самым, сделав свою позицию неприступной. Он рассчитывал, что вынудит Суворова пробиваться сквозь узкий и длинный туннель, и что, пользуясь преимуществом позиции, его войска смогут отразить фронтальную атаку русских войск, нанеся им тяжелейшие потери. Он не предполагал, что его позицию, окруженную высокими горами, можно обойти с флангов. Там, где олень пройдет, там и русский солдат пройдет. Можно считать, что и французский солдат прошел бы. Но для этого необходимо знать, где эти оленьи тропы пролегают. Очевидно, что местные жители показали русским солдатам проходящие по горным хребтам тропы, о которых никто кроме них не мог знать. Суворов послал стрелков по гребням гор, которые, оказавшись выше французских солдат на 150-200 метров, так стали своими «цельными» (меткими) «выстрелами действовать», что вынудили их, бросив пушку, поспешно отступить от «Чертова моста».

Следует отметить и еще несколько черт его многогранной личности.

Суворов, несмотря на то, что всю жизнь провел при армии, хорошо разбирался в сельском хозяйстве и следил, чтобы в его поместьях оно велось грамотно: “Лень рождается от изобилия. Так и здесь оная произошла издавна от излишества земли и от самых легких господских оброков. В привычку вошло пахать иные земли без навоза, от чего земля вырождается и из года в год приносит плоды хуже. От этой привычки нерадение об умножении скота, а по недостатку оного мало навоза, так что и прочие земли хуже унавоживаются, и от того главный неурожай хлеба, который, от чего Боже сохрани, впредь еще хуже быть может. Под посев же пахать столько, сколько по числу скотин навоз обнять может, а неунавоженую не пахать и лучше оставшуюся, навозом не покрытую часть пустить под луга, а кустарник своевременно срубать”.

Наши предки издревле считали, что “земля наша богата и обильна”, только в самое последнее время с легкой руки одного из генсеков возникло представление, будто бы мы живем в зоне “рискованного земледелия”. Видимо руководителями нашего сельского хозяйства простые и естественные советы А. В. Суворова преданы забвению, да и оброки государственные не “самые легкие”.

Кроме того, он строго следил за помощью многодетным семьям: “У крестьянина Михайла Иванова одна корова! Следовало бы старосту и весь мир оштрафовать за то, что допустили они Михайлу Иванову дожить до одной коровы. Но на сей раз в первые и в последние прощается. Купить Иванову другую корову из оброчных моих денег. Сие делаю не в потворство и объявляю, чтобы впредь на то никому не надеяться. Богатых и исправных крестьян и крестьян скудных различать и первым пособлять в податях и работах беднякам. Особливо почитать таких, у кого много малолетних детей. Того ради Михайле Иванову сверх коровы купить из моих денег шапку в рубль”.

Суворов был не только глубоко верующим, набожным человеком, любящим и знающим православное богослужение, но и сам был автором богослужебных текстов: им составлен покаянный канон. Канон был написан в феврале — марте 1800 года, то есть за полтора — два месяца до смерти. Приведем второй тропарь седьмой песни канона:

Не презирая милосердие и человеколюбие Твое, Христе, согреших, но по немощи человеческого естества: разум, память и воля ослабевают там, идеже житейския страсти владеют человеком. Веси, Господи, какия преткновения поставлены ногам моим, и в силах ли ополчиться рука моя, аще не Ты будешь моим путеводителем и уклонишь меня грешнаго от пути лукаваго.

Вера, благочестие, нравственная высота и совершенство духа А. В. Суворова проявлялись не только при его жизни, но и после его смерти. Вот свидетельство о чуде, происшедшем в Первую мировую войну, его очевидца, поручика 11-го гренадерского Фанагорийского полка поэта Арсения Митропольского, писавшего под псевдонимом Арсений Несмелов:

Суворовское знамя

Отступать! — и замолчали пушки,

Барабанщик — пулемет умолк.

За черту пылавшей деревушки

Отступил Фанагорийский полк.

А при батальоне было знамя,

И молил поручик в грозный час,

Чтобы Небо сжалилось над нами,

Чтобы Бог святыню наш спас.

Но уж слева дрогнули и справа, —

Враг наваливался, как медведь,

И защите знамени со славой

Оставалось только умереть.

И тогда, — клянусь, немало взоров

Тот навек запечатлело миг! —

Сам генералиссимус Суворов

У седого знамени возник.

Был он худ, был с пудренной косицей,

Со звездою был его мундир.

В это утро перебило лучших

Офицеров. Командир сражен.

И совсем молоденький поручик

Наш, четвертый, принял батальон.

Крикнул он: “За мной фанагорийцы!

С Богом, батальонный командир!”

И обжег приказ его, как лава,

Все сердца: святая тень зовет!

Мчались слева, подбегали справа,

Чтоб, столкнувшись, броситься вперед!

Ярости удара штыкового

Враг не снес; мы ураганно шли,

Только командира молодого

Мертвым мы в деревню принесли…

И у гроба — это вспомнит каждый

Летописец жизни полковой,-

Сам Суворов плакал: ночью дважды

Часовые видели его.

Этот дух Суворова, дух русского христолюбивого воинства не угас совсем и сейчас, несмотря на потрясения, которые пережила Россия за последние двести лет, особенно в нашем столетии. Уже в конце XIX века этот дух начал терять свою ясность: ”За царя, за Русь, за нашу веру мы крикнем громкое ура!” Если Суворов призывал умирать за дом Богородицы — так называли хранительницу Православия — Святую Русь, то есть за Веру; за Матушку — Царицу Небесную, и только затем за Пресветлейший дом, то есть за царя, то XIX веке понятия вера и царь поменялись местами, что явилось свидетельством упадка и веры, и здравого православного почитания монарха.

В гражданскую войну врагу не давали пощады ни белые, ни красные. Что же касается “обывателя, который нас поит и кормит”, то Тухачевский, о котором вышла книга под красноречивым названием “Кровавый маршал”, приказывал применять против восставших крестьян боевые отравляющие газы и заботился только о том, чтобы в зону их действия не попадала скотина.

В годы Великой Отечественной Войны дух православного русского воинства вспыхнул вновь. Действительно, советская власть была вынуждена прекратить жестокие гонения на Церковь, из заключения стали выпускать священнослужителей, стали открываться храмы и монастыри. Были учреждены правительственные награды: ордена Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова — в честь глубоко верующих, жертвенно служивших Церкви и Родине людей. Гитлеровский генерал Гейнц Гудериан отмечал, что одной из важнейших причин победы Красной Армии, было обращение к ее историческим национальным традициям.

Затем в послевоенные годы по разным причинам наш народ растерял тот нравственный багаж, который был приобретен в годы Великой Отечественной войны ценой огромных страданий, тяжелых лишений и большой крови. Сейчас мы вновь обращаемся к тому идеалу святости, чистоты, патриотизма, бескорыстного жертвенного служения, преданности долгу, ярким носителем которого был Александр Васильевич Суворов.

Вновь наша Родина в опасности, вновь требуется напряжение и объединение сил всего народа для ее спасения. Наш труд будет плодотворным, а борьба — победоносной, только если мы обратимся к тем идеалам, пред которыми благоговейно склонял свое свободное чело непобедимый полководец генералиссимус Российских войск князь Италийский граф Александр Васильевич Суворов — Рымникский.

Закончить хочется словами А. В. Суворова:

“Помилуй Бог, мы русские! Разобьем врага! И победа над ним, и победа над коварством будет победа!”

http://www.pravmir.ru/

К 250-летию Багратиона выпущена почтовая марка

10 июля в Москве в почтовом отделении № 101000 на Мясницкой улице в продаже появилась почтовая марка, посвященная 250-летию со дня рождения П. И. Багратиона. На протяжении трех рабочих дней, включая дату анонса, знак почтовой оплаты можно приобрести вместе с конвертом первого дня и погасить их специальным почтовым штемпелем. Также конверты первого дня с гашением доступны в Санкт-Петербурге.

На почтовой марке изображён портрет П. И. Багратиона на фоне сражения. Номинал знака почтовой оплаты — 21 рубль, размеры — 50×37 мм. Форма выпуска — лист с оформленными полями (3×3) из восьми марок и одного купона. Тираж — 280 тысяч штук.

Князь Пётр Иванович Багратион (1765–1812) — выдающийся русский полководец, генерал от инфантерии, участник русско-турецких войн, Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова, герой Отечественной войны 1812 года. Участвовал в Русско-турецкой войне (1787–1792) и Польской кампании (1793–1794). В 1805 г. командовал арьергардом армии Кутузова, сдерживая натиск французов, преследовавших отступающую русскую армию. В 1812 г. Багратион командовал 2-й Западной армией. После умело проведённого отхода, нанеся ряд поражений французам, Багратион соединился с армией Барклая. 26 августа на Бородинском поле Багратион совершил своё последнее сражение, скончавшись от полученных ранений 12 сентября 1812 г. За мужество, храбрость и воинское мастерство П. И. Багратион получил множество российских и иностранных орденов и наградное оружие — золотую шпагу, украшенную алмазами, с надписью «За храбрость».

http://moscowpost.ru

К 250-летию со дня рождения князя П.И. Багратиона

     

10 июля 1765 г. - 250 лет назад родился великий российский полководец и герой Отечественной войны 1812 года, ученик Суворова, генерал от инфантерии, командующий 2-й Западной Русской армией в 1812 г. - Князь Пётр Иванович Багратион.

В ночь с 1 на 2 октября, несмотря на тьму и дождь, армия Кутузова, по традиции бросив в городе больных и раненых, двинулась по дороге на Цнайм. Этот городок находился на перекрестке двух дорог. Одна тянулась к Кремсу — по ней как раз и отходила русская армия, другая вела к Вене, и по ней наступал Наполеон. Кутузов боялся, что французы могут опередить его и перекрыть движение навстречу армии Буксгевдена. Поэтому он предусмотрительно распорядился, чтобы колонна Багратиона перешла с кремсской на венскую дорогу и встала на пути французов у придорожной деревни Голлабрюн. Багратиону было приказано стоять насмерть, пока основные силы армии не пройдут Цнайм. Получив приказ, князь Петр поднял только что остановившиеся для биваков войска и ночью, под дождем, по бездорожью, через виноградники и овраги перешел на венскую дорогу. Утром 3 ноября его отряд встал у Голлабрюна. При дневном свете Багратион провел рекогносцировку и, увидев, что позиция у Голлабрюна слаба, оставил там в качестве прикрытия гессен-гомбургских гусар Ностица и два казачьих полка, а сам отошел к безвестной до этого часа деревне Шёнграбен, название которой навсегда вошло в учебники русской военной истории как наши Фермопилы.
И Кутузов, и сам Багратион понимали, что отряд его скорее всего будет уничтожен под Шёнграбеном. Накануне, 2 ноября, Кутузов писал императору Александру, что приказал колонне Багратиона, «ежели она там будет атакована, подержаться столько, чтобы я мог по другой дороге ее миновать и не быть отрезану. Я от себя не скрываю, что могу на сем маршу потерять усталых может быть до тысячи человек, — продолжал он, — но спасти должно целое, буди возможно будет»31. Та же мысль лежала в основе плана шёнграбенского сражения, как он отразился в военной истории: за счет части (отряда Багратиона) «спасти должно целое» (всю армию).
По словам А. С. Норова, Кутузов на прощание перекрестил Багратиона, ибо «подлинно крестный подвиг предстоял ему». Это знали все, продолжал Норов, «от генерала до солдата… Багратион перед боем в предварительном совещании со своими офицерами, подобно царю Спартанскому, прямо глядел в глаза смерти». Историк Михайловский-Данилевский детализирует этот эпизод (источник его неизвестен): «Готовясь сражаться до последней капли крови, князь Багратион, по обыкновению своему, как всегда делывал он перед сражением, собрал к себе генералов и полковых начальников и дружески разговаривал с ними о различных случаях, могущих представиться, пока Кутузов успеет вывести армию на безопасный путь. Во время беседы, где в полном блеске явилась воинская предусмотрительность князя Багратиона, дали ему знать о приближении французов». Известно стало и о том, что граф Ностиц отступает от Голлабрюна. Оказывается, подошедший Мюрат решил проделать с русскими тот же фокус, что и с генералом Ауерсбергом: он послал письмо к Ностицу с известием, что между императорами Францем и Наполеоном якобы заключен мир, почему французы так легко и прошли Вену. Ностиц поверил Мюрату и начал отходить к Шёнграбену. Как ни тщился Багратион объяснить австрийскому генералу, что это военная хитрость, обман — ничего не помогало. Ностиц, как писал потом Кутузов, «во время самого сражения перестал войсками своими действовать и сие объявил князю Багратиону»32. Норов, опираясь на чьи-то воспоминания, сообщал, что «напрасно князь Багратион старался доказать Ностицу всю нелепость Мюратовых слов, ставя в пример поступок князя Ауерсберга. Ностиц предпочел поверить Мюрату, и говорят, будто Багратион, плюнув, отворотился от него, взял своих казаков и велел готовиться к бою»33.
Так Багратион в ответственнейший момент обороны остался без союзных полков. Меж тем обстоятельства для него и всей армии складывались самые неблагоприятные: как раз в этот момент за спиной Багратиона, невдалеке, по кремсской дороге, проходила (точнее — еле тащилась) вся армия Кутузова, чрезвычайно уязвимая в случае прорыва Мюрата. 3 ноября Кутузов писал Александру: «Истребление отряда князя Багратиона было неминуемо, равно как и разбитие самой армии, потому что близость расстояния от аванпостов отнимала средство к скорой ретираде, а изнурение солдат от форсированных маршей и биваков соделывало их неспособными устоять даже в сражении. Счастье, сопутствующее всегда оружию Вашего величества, представило и тут средства, через которые спасена армия»34.
Что имел в виду Кутузов? Счастье русского оружия в данном случае заключалось в глупости Мюрата. Дело в том, что тот, пришедший с конным авангардом и увидав русскую армию, не решился атаковать ее с ходу, так как пехота его корпуса еще была в пути. К тому же, как стало известно, дождь и ветер помешали Бернадоту и Мортье навести мосты через Дунай и «уцепиться за хвост» Кутузова с тыла. Мюрат решил повторить свой фокус с обманом насчет франко-австрийского перемирия. Он надеялся, что в силу условий перемирия русская армия останется на месте, а тем временем подтянутся войска от Вены и от Кремса. Для этого маршал прервал начавшуюся было перестрелку и послал к Багратиону парламентера с предложением вступить в переговоры. Получивший от Багратиона известие о предложениях Мюрата, Кутузов легко понял замысел «неаполитанского хитреца» и решил обмануть обманщика. К тому времени Кутузов знал, что таким же образом французы чуть было не задурили голову любившему покрасоваться перед неприятелем Милорадовичу. Тот был оставлен на берегу Дуная, у Кремса, прикрывая тылы отходящей армии, и едва не отдал им мост через Дунай.
Поддерживая игру Мюрата, Кутузов послал генералов Винценгероде и Долгорукова к Мюрату: «переговорить, — как он писал потом, — чтобы чрез несколько дней перемирия, хотя мало выиграть время, поручив им и кондиции, ежели возможные и нас ни к чему не привязывающие, постановить, полагаясь во всем на них, ибо нельзя потерять ни минуты. Теперь ночь, и я корпусом армии подымаюсь и иду двумя дорогами в Лейхвиц (Лехвиц. — Е. А)»35. Вскоре Винценгероде и начальник главного штаба Мюрата генерал Августин Даниэль Беллиард подписали акт о перемирии, цена которому была не больше цены листа бумаги, на котором он был написан. Русские обещали уйти из Австрии тем же путем, что и пришли туда. Обе армии должны были стоять на месте недвижимо до утверждения перемирия Наполеоном и Кутузовым. В том случае, если акт утвержден не будет, стороны обещали известить друг друга о начале боевых действий за четыре часа. Даты были проставлены две: по принятому во Франции революционному и общеевропейскому календарям: «24 брюмера года четырнадцатого (ноября 15 года 1805)».

Капитуляция или перемирие? В последние годы историк О. В. Соколов, опираясь на французские источники, высказал мысль, что Мюрат попался на хитрость, к которой прибег сам при овладении мостом через Дунай, но только его переговоры с представителем Кутузова генералом Винценгероде шли не о перемирии, а о капитуляции русской армии. Автор пишет: «…Самым важным свидетельством является текст документа, который, в конечном счете, был подписан с одной стороны начальником штаба Мюрата генералом Бельярдом, с другой стороны генерал-адъютантом Александра / бароном Винценгероде. Этот текст был опубликован в сборнике “М. И. Кутузов ” на русском языке (в подлиннике он на французском). Сохранился ли подлинник — неизвестно (1приметим это утверждение автора. — Е. А.), но его копия хранится в Архиве исторической службы французской армии. Сравнивая текст архивного документа с опубликованным в сборнике переводом, можно отметить, что бумага, подписанная Бельярдом и Винценгероде, переведена, в целом, правильно. Однако изменена только одна фраза, которая меняет не только всю суть документа, но и всю суть того, что произошло под Шенграбеном. В сборнике документ называется “Текст предварительного перемирия между русскими и французскими войсками”, а в архивном варианте значится следующее: "Капитуляция, предложенная русской армии 1V7. Иначе говоря, исследователь ставит под сомнение добросовестность публикаторов сборника «М. И. Кутузов», совершивших будто бы таким образом подлог. Но дело в том, что подлинник документа на французском языке в РГВИА сохранился (его можно легко найти в фонде по сноске в сборнике «М. И. Кутузов»), и переведен он для сборника точно. А. И. Сапожников, видевший подлинник на французском языке, считает, что если бы речь шла о капитуляции, то и в русских архивах должен был быть подписанный переговорщиками идентичный французскому текст именно капитуляции, тогда как в Российском государственном военно-историческом архиве сохранился (и позже опубликован в переводе на русский язык) подлинный текст именно «Предварительного перемирия». Вообще, О. В. Соколов, с точки зрения классического источниковедения, поступил некорректно. Он был обязан сопоставить документ французского архива не с публикацией в русском переводе, а с подлинником из российского архива, и полностью опубликовать текст документа из французского архива, который он почему-то называет «копией», чем окончательно запутывает дело. Известно, что подобные документы, согласно международному праву, подписываются двумя сторонами одновременно, оба документа должны быть идентичны по содержанию, подписаны одними и теми же лицами, и оба считаются подлинниками. И тут важно было бы провести палеографическое и почерковедческое исследование обоих документов — нет ли фальсификации подписей официальных лиц, что и решило бы проблему возможного подлога, совершенного одной из сторон уже после событий под Шенграбеном.
Ну а если автор прав и документ называется «Капитуляцией»? Но, судя по содержанию, в нем говорится совсем не о капитуляции (то есть о полном прекращении военных действий с условием сдачи противника в плен и сложения им оружия), а именно о перемирии, понимаемом как временное прекращение огня на определенных сторонами условиях. Даже приведенная автором цитата из донесения Мюрата Наполеону говорит как раз о перемирии: «Мне объявили, что прибыл господин Винценгероде. Я принял его. Он предложил, что его войска капитулируют. Я посчитал необходимым принять его предложение, если Ваше величество их утвердит. Вот его условия: я соглашаюсь, что не буду больше преследовать русскую армию при условии, что она тотчас же покинет по этапам земли Австрийской монархии. Войска останутся на тех же местах до того, как Ваше величество примет эти условия. В противном случае за четыре часа мы должны будем предупредить неприятеля о разрыве соглашения». О. В. Соколов заключает: «Таким образом, Мюрат согласился не на перемирие, а на капитуляцию русских войск»3". Но выделенное выше (как и весь текст соглашения) — не есть условие капитуляции! Согласно подписанным условиям русские войска не сдавались, а поэтапно отходили с территории Австрии! О «капитуляции» на таких условиях Макк мог бы только мечтать — получив подобную бумагу, он бы попросту отошел из Ульма, а не складывал бы оружие и не отдавал бы без боя знамена своих полков. Вообще, в изложении автором шёнграбенской истории есть некий «разоблачительный» момент. Автор пишет о том, что якобы «под пером русских историков» Шенграбенское сражение превратилось «из героического эпизода в некую фантасмагорическую битву, где горсть героев косит ужасающими ударами несметные полчища неприятелей», и приводит в качестве иллюстрации цитату из «Писем русского офицера» Федора Глинки, который среди историков не числится. И далее, изложив историю появления «капитуляции», автор пишет, что вся идея была задумана Багратионом, «которому необходимо было любой ценой ввести в заблуждение Мюрата. Да, действительно, Мюрат попался на хитрость, подобно той, которую он и Ланн применили, чтобы провести австрийцев. Однако Багратиону пришлось пойти дальше, чем французским маршалам. На предложение перемирия Мюрата не удалось купить». Поэтому был послан Винценгероде, который и предложил капитуляцию, от которой «у пылкого гасконца от торжества тщеславия атрофировался разум». Получается, что Багратион поступил с Мюратом еще более низко, чем Мюрат и Ланн с князем Ауерсбергом в Вене, — он обещал сложить оружие, а сам обманул Мюрата. Никаких оснований для подобного утверждения у нас нет. Во-первых, инициатором переговоров о перемирии с Мюратом был сам Кутузов, пославший Винценгероде и Долгорукова, а во-вторых, само по себе предложение перемирия не было обманом — в отличие от выходки Мюрата и Ланна.
Вероятно, в момент подписания перемирия Мюрат с Беллиаром были довольны произошедшим и ждали ответа от Кутузова, который в этой ситуации должен был утвердить соглашение. Но радость их оказалась недолгой. Кутузов не отвечал на предложения о перемирии двадцать часов, то есть почти сутки, и за это время успел увести армию на два перехода от Цнайма. Наполеон же, получив в Вене для утверждения плод дипломатического искусства Мюрата, пришел в бешенство. Он понял, что Кутузов провел его маршала-простака, и соблюдать условия перемирия — то есть стоять на месте — не будет, а постарается уйти как можно дальше. И. Бутовский, офицер Московского полка, шедшего в хвосте колонны, вспоминал тот тревожный вечер: «Мы простояли так, не сходя с места около двух часов, огней разводить не дозволяли. Наконец, показался перед фронтом Кутузов и к удивлению скомандовал в полголоса всем войскам налево кругом, с поворотом мы стали лицом к наступающему неприятелю, и Московский полк превратился в авангард». Но это перестроение не предполагало начала наступления, просто русскому командованию стал известен более короткий путь, уводивший от опасного отрезка дороги у Шёнграбена. Пройдя две версты по дороге на Креме, уже в сгустившихся сумерках, армия вдруг свернула вправо и пошла по узкой тропинке через овраги, ручьи, перелески. Запрещалось шуметь, дорогу освещали какими-то особыми «потаенными фонарями». «Часа за три до рассвета, — писал Бутовский, — стали подниматься на высоту, где открылась обширная площадь, тут немцы указали нам Голлабрун и Шёнграбен, окруженные французскими бивачными огнями на расстоянии от нас около пятнадцати верст». Только заведя армию за вершину покатой горы, солдатам разрешили отдохнуть, развести огни, «которые не могли быть видимы неприятелю». Сидя в безопасности у костров, солдаты и офицеры говорили о тех своих товарищах, которые остались там, где сияют бивачные огни французской армии: «И не было в рядах ни одного солдата, который не молил бы Бога о его (Багратиона. — Е. А.) спасении»31.

       

Примерно в это время император французов писал Мюрату: «Не могу подыскать выражений, чтобы выразить вам свое неудовольствие. Вы начальствуете только моим авангардом и не имеете права заключать перемирия без моего приказания. Немедленно уничтожьте перемирие и атакуйте противника». Не доверяя до конца дело Мюрату, Наполеон сам сел в карету и помчался в Голлабрюн. Выволочку получил и затянувший с переправой через Дунай Бернадот, который должен был уже давно идти по кремсской дороге вслед за русской армией. Получив гневное письмо Наполеона вечером 4 ноября, Мюрат объявил Багратиону о прекращении перемирия и, не дожидаясь условленных четырех часов, начал обстрел, а потом атаку его позиций. Между тем Багратион все-таки рассчитывал еще на четыре часа жизни. Численное преимущество было на стороне французов; кроме удара непосредственно на дороге через Шёнграбен, они стремились охватить русских слева и справа. Багратион потом писал, что «главная цель его (неприятеля. — Е. А.) была отрезать меня от армии… и истребить вовсе».
Уточним: главной целью французов было все же стремление догнать армию Кутузова, а для этого нужно было сбить с дороги препятствие в виде шеститысячного отряда Багратиона. Но это оказалось непросто. Во-первых, удар во фронт сразу не удался, так как артиллеристы Багратиона зажгли Шёнграбен и двигаться среди горящих домов французам Удино было невозможно — могли загореться и взорваться патронные и зарядные ящики. Так удалось задержать французов хотя бы на два часа. Во-вторых, попытка обойти Багратиона справа натолкнулась на успешное сопротивление егерей бригады К. К. Уланиуса. Но французы напирали («неприятель теснил его, и теснил крепко»), Багратиону пришлось начать отходить по дороге, постоянно останавливаясь и отражая нападения конницы Мюрата и пехоты Сульта и Ланна. В какой-то момент, когда французам удалось охватить огненным кольцом идущие слева от дороги полки, Багратион решил пожертвовать частью своих войск — подобно тому, как пожертвовал его отрядом Кутузов: «…ретируясь назад по дороге, оставлен был при вышеписанной дороге баталион Новгородского полка и 6-го егерского полка баталион же для вспомоществования левому флангу, которой был уже со всех сторон окружен неприятелем». В окружение попал генерал-майор Селехов, который, «преодолев все неудобства, приказал по-прежнему отступать назад побаталионно и, несмотря на превосходство неприятеля, принудил его штыками и выстрелами очистить себе дорогу». Так было написано в рапорте Багратиона Кутузову. Ермолов, очевидец происшедшего, описывает не столь героическое поведение Селехова. Воспользовавшись временным затишьем, генерал послал солдат за дровами и водой, намереваясь «сварить каш» своему оголодавшему воинству. Но французы внезапно возобновили наступление, и Селехов, вместо того чтобы отступать, напрасно ждал ушедших в ближайший лес солдат. В итоге он попал в окружение, его полки храбро сопротивлялись, но были разбиты, потеряли знамя и все пушки. «Причиной столь чувствительной потери, — писал Ермолов, — было невежество в ремесле своем генерал-майора Селехова». Дело исправил майор 2-го батальона Киевского гренадерского полка Экономов. Он сумел оказать сопротивление неприятелю, что и позволило остаткам левого фланга ретироваться с поля боя в порядке и затем соединиться с Багратионом, который (как он сам писал в рапорте) не имел «о нем никакого известия»40. Так же и Кутузов долго не знал о судьбе Багратиона. Он писал потом царю, что отряд князя Багратиона был оставлен «на неминуемую гибель для спасения армии». И правда — за этот героический марш Багратион дорого заплатил: почти половина его отряда — от двух до трех тысяч человек — была убита и ранена, причем большинство раненых оставили лежать и умирать в темноте и холоде на грязной проселочной дороге — таковы были тогдашние суровые законы войны. Были брошены также почти все орудия. Тем временем спустилась ночь, и прибывший к месту сражения Наполеон дал войскам приказ остановиться.
Багратион же продолжал отступление и за два дня, с короткими остановками, настиг стоявшую в Погорлицах армию. Появление там остатков героического отряда Багратиона было поистине триумфальным: «Армия наша ликовала соединению с нею князя Багратиона благодарственным молебном как победе»41. Багратион, который во время всей операции вел себя, как обычно, хладнокровно, внушая уверенность войскам, привел в Погорлицы не только остатки своего отряда, но и 50 пленных, а также французское знамя — первый почетный трофей той войны. По сведениям Михайловского-Данилевского, Кутузов выехал навстречу Багратиону, обнял его и сказал: «О потере не спрашиваю, ты жив — для меня довольно!»42 Возможно, так это и было. Смысл сказанного был важен для Багратиона, как для каждого отступившего с поля боя командира: ведь его отряд понес ужасные потери, французы захватили знамя одного полка, восемь пушек из одиннадцати были брошены или захвачены неприятелем, масса имущества растеряна по дороге — за это могли и спросить, ибо армейская бюрократия и в Австрии оставалась бюрократией!
Известно, что 7 ноября, подводя итог этой смертельной операции, главнокомандующий написал царю: «Хотя я и видел неминуемую гибель, которой подвергался корпус князя Багратиона, не менее того я должен бы считать себя счастливым спасти пожертвованием оного армию»43. В Вене и Петербурге по достоинству оценили подвиг «дружины героев» — так назвали австрийцы отряд Багратиона. Все знали, что у Багратиона было 6 тысяч человек, а у французов — 20 тысяч. (О. В. Соколов считает, что русских было 7 тысяч, а французов около 16 тысяч человек.) Сам полководец, по представлению Кутузова, стал генерал-лейтенантом. По-видимому, Кутузов сказал ему об этом сразу, ибо свой рапорт от 5 октября Багратион подписал так: «Генерал-лейтенант к. Багратион». Кроме того, князь Петр Иванович получил высший для военных орден Святого Георгия 2-го класса, минуя 4-й и 3-й классы, а император Франц наградил его редкой для русских военных наградой — командорским крестом Марии
Терезии. (Впрочем, по мнению И. С. Тихонова, факт этот документально не подтверждается: возможно, исследователи путают эту награду с орденом Марии Терезии, полученной Багратионом ранее за Италийский поход 1799 года.) Нужно отдать должное тонкому пониманию Кутузовым армейской субординации. В рапорте Александру о геройстве Багратиона Кутузов попросил дать чин генерал-лейтенанта и отличившемуся при Кремсе генерал-майору Милорадовичу, чтобы между полководцами не возникло местничества — ведь Милорадович был «старее» в генералах, чем Багратион. Для солдат и унтер-офицеров отряда Багратиона Кутузов исхлопотал 300 знаков отличия ордена Святой Анны. 6-й егерский полк за «славное дело под Шёнграбеном» получил серебряные трубы… Имя Багратиона опять загремело в войсках. Получив известие о деле под Шёнграбеном, главнокомандующий армией, шедшей навстречу Кутузову, генерал Ф. Ф. Буксгевден писал: «Положение храброго князя Багратиона так же было весьма затруднительно — таким образом отбиться от превосходнейшего силами неприятеля — сие должно служить примером всем, упражняющимся в военном ремесле!»44

Евгений Анисимов

http://rys-arhipelag.ucoz.ru/publ/daty_ … 4-1-0-5991

http://rusmarka.ru/catalog/marka/position/28705.aspx

6 мая в рамках серии «Путь к Победе» в почтовое обращение вышли марки, посвящённые Берлинской и Пражской операциям.

Берлинская наступательная операция (16 апреля — 8 мая 1945 года) — завершающий этап Великой Отечественной войны, в ходе которого советские войска разгромили более чем 500-тысячную группировку войск противника и штурмом овладели столицей Германии — Берлином.

На почтовой марке изображён барельеф с группой советских солдат во время Берлинской наступательной операции, несущих знамя для водружения над зданием Рейхстага. https://rusmarka.ru/catalog/marki/position/36671.aspx

Пражская наступательная операция (6−11 мая 1945 года) — последняя стратегическая операция Красной армии в Великой Отечественной войне, в ходе которой была уничтожена немецкая группа армий «Центр» и часть сил группы армий «Юг», была освобождена Чехословакия и её столица Прага.
Вторая мировая война на территории Европы фактически была завершена.

На почтовой марке изображена встреча группы советских солдат с освобождёнными жителями в Праге.

https://rusmarka.ru/catalog/marki/position/36855.aspx

Дополнительно к выпуску почтовых марок изданы конверты первого дня и изготовлены штемпеля специального гашения для Москвы и Санкт-Петербурга.

Художник-дизайнер: С. Ульяновский.
Номинал: 60 р.
Размер марок: 65×32,5 мм; размер листов: 180×180 мм.
Форма выпуска: листы с оформленными полями (2×4) из 7 марок и купона.
Тираж: 119 тыс. марок (17 тыс. листов); 133 тыс. марок (19 тыс. листов).

a